Фотография

Лычков Иван Васильевич — (1920 г.р.) Гвардии старший лейтенант запаса, кавалер ордена Красного Знамени, Александра Невского, Отечественной Войны двух степеней и многих медалей. Образование высшее. Учитель Каменской средней школы. Избран депутатом Каменского сельского Совета в 1967 г.

«Двадцать невидимых трасс готовых вот-вот вылететь пуль пригвоздили меня к дереву. Я не помню, не успел рассмотреть, что это было за дерево. В два обхвата ствол и могучая раскидистая крона. Поднятая вверх рука офицера. Сейчас он крикнет "огонь"… нет, он крикнет "фойер!". Ведь офицер — немец, и перед тем, как поставить меня к дереву, показывая на раскиданные пулемётным огнем трупы гитлеровцев, со злостью и презрением бросил мне в лицо: "Шварц швайн!".

Сейчас он резко опустит руку и — конец. Но офицер делает небрежный жест, в сторону солдат. Те опускают нацеленные в мою грудь автоматы.

Офицер подошёл и встал вплотную. Впился в меня своими белобрысыми глазами. Он достал из кармана портсигар, ловко кинул в рот сигарету, достал зажигалку и с не меньшим изяществом закурил. Пыхнул в лицо клубом сигаретного дыма.

- Русский,- проговорил он, подбирая слова и растягивая их (ему некуда было спешить),- ты убил много доблестных германских солдат. Смерть от пули будет слишком легкой для тебя. Ты умрёшь, как грязная свинья. Я сам заколю тебя.

Он отдал короткую команду. И сейчас же один из солдат бросил ему винтовку с отомкнутым штыком. Этот гитлеровский вояка умел произвести эффект. Он за цевьё поймал летящую к нему винтовку. Не зря муштровали его в какой-нибудь прусской офицерской школе. Прямо как для парада. Или вот сейчас, для издевательства.

Умирать никогда не хочется, а когда тебе двадцать с небольшим — то тем более. А если в двух шагах от тебя фашист с офицерскими погонами забавляется штыком, останавливая его у самой груди, каждая клеточка твоего тела протестует против неминуемой гибели.

Нужно твердо стоять на ногах, с презрением смотреть на мечущегося со штыком изверга, гогочущих в стороне гитлеровских выкормышей. Только — бы не упасть на колени, не попросить пощады.

Офицер, словно на плацу. Отрабатывал приём за приёмом. Глаза его наливались кровью. Как кадры сумасшедшего кино в сознании на мгновение вспыхивали события последних дней и многолетней давности. Лица товарищей, друзей, погибших и живых…..

Офицер берет винтовку в руки. Короткий резкий выпад…

… В госпитале я познакомился с девушкой. Провожая меня на фронт, она подарила мне фотокарточку. Простая такая любительская, фотокарточка. Уже на передовой между боями я обернул её в целлофан, использовав для этой цели планшет какого-то немецкого командира роты, потом из небольшого листа дюраля сделал что-то похожее на рамку, вставил в неё фотографию, получился совершенно непроницаемый от влаги портрет. С ним можно было, что называется, лезть в огонь и в воду без боязни не сберечь подарок девушки.

В конце лета предпоследнего года войны наш батальон выполнял важную боевую задачу в тылу врага. Карпаты… горы, лесные массивы. Глубокий тыл противника. Патрули, секреты, засады. Каждый дом огрызается огнём, падают и больше не встают товарищи по оружию. В нескончаемых боях тает батальон, в котором даже в момент выхода в тыл было меньше ста бойцов.

В результате одной из атаки значительно превосходящих сил противника наш батальон, насчитывающий к концу выполнения операции всего тридцать бойцов, был вынужден отступить. Я же со своим денщиком не смог сделать даже этого. Отступать было просто некуда, со всех сторон надвигались цепи гитлеровцев.

Мой пулемёт работал без остановки. Вдруг, словно тяжелый мешок свалился на мою спину. Я прильнул к земле от неожиданности, но тут же был схвачен десятками рук. Плен?! Живой, здоровый, даже не ранен и ….плен. Вырван из рук пистолет.

И вот я у дерева.

… Короткий резкий выпад. Штык упирается в забронированную дюралем фотографию. Скользит наискось по груди, достаёт до подмышки. Укол холодного железа заставляет лихорадочно работать мозг. Нужно медленно сползать на землю, чтобы они подумали, что я готов. Это последний шанс остаться в живых. По руке сбегает ручеёк крови, она капает с пальцев на траву. Это видят немцы. Они отворачиваются, спокойно закуривают.

Руки машинально скользят по бедрам. Словно поддерживая падающее тело. Ладонь упирается во что-то твёрдое…. Так это же трофейный пистолет в кармане брюк! Четырнадцать неиспользованных свинцовых смертей запрятаны в обойме.

Прогремел выстрел. Стоящий рядом со мной солдат, очевидно снайпер, потому что в руках он держит винтовку с оптическим прицелом, перегнулся пополам и рухнул на землю. Я быстро спрятался на дерево, потом, уже под градом пуль, прикрываясь стволами деревьев, побежал. Казалось, что всё пережитое за эти короткие минуты, огромное желание остаться живым стало той силой, которая несла меня прочь от места моей несостоявшейся гибели.

Голоса и выстрелы затихли. Жив, жив, жив! — отстукивало уставшее от быстрого бега сердце.

Ночи на Карпатах темные. Это и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что никто не видит меня, а плохо — потому, что сам ничего не вижу. Без карты, в чужом краю, голодный и уставший, переживший собственную смерть, я искал вход из создавшегося положения.

До моего слуха донеслось журчание ручья, Ручей…. Но ведь ручьи обязательно впадают в реки. Я пошел вниз по ручью. Бегущая вода скрывала шаги. Потом повеяло прохладой. Это река. Та, самая, которая на долгие месяцы стала линей фронта.

Переплыть её незамеченным в такую темную ночь было не особенно сложным делом.

И вот, я у своих. Один из немногих, оставшихся в живых от нашего батальона.

Уже в блиндаже я достал из кармана исковерканную штыком фотографию. Этот простой девичий подарок спас мне жизнь.

… Ну, берегись, фашистская сволочь! Если не моя, то чья-нибудь пуля всё равно найдёт тебя.

С тех пор прошло 23 года. Герой этого рассказа жив и здравствует, преподает математику в старших классах Каменской средней школы. Это Иван Васильевич Лычков, гвардии старший лейтенант запаса.»

1967 год, газета «Полярная звезда»